Архив > Новый 2011 год!!!
Лучшая сказка уходящего года!
Мельникова Анна:
теперь его длинные пальцы сами собой складываются в те странные фигуры, которые знатоки одной мистической практики называют мудрами и хастами. Складывая пальцы определенным образом, они влияют на мир и свое собственное сознание. Старик был не первый человек в моей жизни, кто так складывал пальцы: я знал одну женщину, которая занималась этим целыми днями…
— Всегда одного и того же. Ну и холодно же здесь у вас!
— А конкретно?
— Да вы, верно, думаете услышать что-то интересное, — сказал он, и пальцы его перепрыгнули в новую позицию. — А это совсем не такое интересное дело, как вам кажется, исполнять человеческие желания.
— А все-таки?
Мне нужно было хотя бы несколько лишних минут, чтобы сообразить, как вести себя в столь необычных обстоятельствах. Конечно, все это небывальщина и бред, но с другой стороны, любая небывальщина в этом мире рано или поздно становится правдой. Еще мне казалось, что я, возможно, сейчас проснусь, и тогда мне не придется принимать решение. Мне очень не хотелось принимать решение, и еще, честно говоря, я не знал, чего хочу. Удлиненные, странно гнущиеся во все стороны пальцы старика легко пришли в нормальное положение и снова повернули кольцо. Снова что-то щелкнуло.
Мельникова Анна:
— Вот перед вами сюда приходил бомж, он желает в следующем году быть владельцем крупной нефтяной компании. Приходил шофер маршрутки, просил сделать его любовником Кристины Агилеры… А вот еще мальчик был лет десяти, умолял просто, чтобы «Спартак» в следующем году стал чемпионом...
— Будет? — спросил я с большим интересом.
— Будет ваш «Спартак» чемпионом, не волнуйтесь, дорогой мой, — отвечал старик. — Помешались вы все на этом «Спартаке», что ли? Ну, решились на что-нибудь? Нет? В нерешительности, как всегда? — Он вздохнул. — Ладно, пойдите подумайте минут пять, покурите — вы же курите? — глядишь, и сумеете сосредоточиться. У вас ровно десять минут!
Я понял, что все это странный старик уже видел множество раз: неверие, удивление, сомнение, медлительность мысли, вялость чувства и отсутствие желаний. Я вышел на улицу. Красная реклама снова вернулась на свое место. Это была прежняя, обычная улица с неуклюжими фигурами людей, с желтыми прямоугольниками витрин, с цветными огоньками на маленькой серебристой елке в дверях кафе. Чего пожелать? Чего, черт возьми, пожелать на Новый год обыкновенному москвичу сорока двух лет, офисному сидельцу и потребителю пива, читателю новостных лент и участнику ежемесячных корпоративных пейнтбольных сражений? Как вылепить из сена и соломы, набитых в душу газетами и Интернетом, ту самую единственную, чистую, ясную, прекрасную вещь, которую я хочу?
Мельникова Анна:
Я напоминал сам себе человека, который должен написать поздравительную открытку близкому другу и не может найти никаких иных слов, кроме самых банальных и поэтому самых ужасных: желаю богатства, здоровья и успеха. И ничего больше! Я всем желал в этом мире здоровья, богатства и успеха, и себе тоже, но теперь, когда — предположим! — я был в минуте от исполнения своего одного-единственного заветного желания, я вдруг понял, что не знаю, чего хочу. Низкой квартплаты? Высокой зарплаты? Бесплатного пива круглый год? Бери выше, счастья на всю жизнь? Но счастье это как-то очень неконкретно… сделка без ясных контуров… для счастья тоже нужен бизнес-план или хотя бы график осуществления… И мысль моя почему-то устремилась совсем в другую сторону. Вдруг в черном воздухе декабрьского предновогоднего вечера перед моими глазами стали возникать прозрачные тени друзей, какими они были двадцать лет назад, и красивых смеющихся женщин с распущенными волосами, и на уровне карниза вдруг возник маленький серый котенок и пошел ко мне по тонкой линии света, смешно перебирая лапами. Этот котенок, Беня, был у меня много лет назад... Вдруг я понял, что это уже заработал механизм исполнения… исполнения одного-единственного моего желания, о котором я сам пока еще не знал, какое оно. Видимо, я выбрал возвращение в прошлое, и старик там, в магазинчике, принялся за дело со своим серебристым кольцом. Может быть, он сейчас изо всех сил крутил у себя на пальце кольцо, и от пальца шел дым, и время моей жизни тяжело и неохотно начало сдвигаться назад. Назад в молодость.
«Но стоп, — беззвучно крикнул я сам себе, — я еще не решил!» Я боялся продешевить. Вернувшись в молодость, я ничего не выиграю, потому что меня снова захватит поток минут и лет, и я снова довольно быстро вернусь в свой нынешний возраст, и опять попаду в эту наполненную холодом временную ловушку у стеклянных дверей магазинчика, на краю крыши которого все так же белели непонятные буквы МИСТИКА И КОСМЕТИКА. И я забегал взглядом вокруг себя, цепляясь за прохожих в поисках отгадки и видя, что они идут мимо удивительной вывески и не обращают на нее никакого внимания. О-ля-ля! Оп-ля! Я сошел с ума? Или уже никого в Москве не удивляет связь мистики с косметикой, Анд с Шаболовкой, монгольской степи с трамваем 39-го маршрута?
Бродячий рыжий пес с грустными глазами лежал, положив голову на лапы на заснеженном асфальте у входа в кафе. Вдруг он приподнял морду и зевнул. В уши пса втекал ровный рокот города, глаза его видели миллионы людских ног, спешащих во все стороны. Но сам он оставался на месте, никому не нужный, не имеющий хозяина. Я подумал, что для собаки не иметь хозяина — величайшее несчастье... скитаться по улицам и повсюду испытывать это старое, притершееся ощущение брошенности и сиротства. Иметь мускулы и пасть, волю и характер, носить в себе преданность и надежную силу, готовую послужить хозяину, — и при этом знать, что хозяина у тебя нет и не будет, хотя он есть у вон той никчемной болонки, которую выносят гулять на руках, и у вон той пискливой таксы, бегающей на длинном поводке и тонких ножках. Что, если сделать широкий жест и осчастливить пса? Сделать так, чтобы он не мерз под снегом, а лежал сейчас в сладкой дреме на чуть потертом ковре, вдыхая чутким носом острый запах еловых иголок, ощущая восхитительный аромат буженины, которую режут любимейшие и прекраснейшие хозяева на кухне... люди... его собственные люди, которым можно ткнуться мордой в колени и ощутить их ладонь на загривке.
Мельникова Анна:
Я курил, уже обжигая пальцы. Я вцепился в этот Kent, как в спасительную соломинку. Решения все не было. Я думал, но ни на чем не мог остановиться. Становилось холоднее, у меня мерзли уши. И вдруг это все-таки дурацкая шутка, и старик сейчас скинет безрукавку, превратит свои хасты и мудры в обыкновенную фигу и с хохотом окажется хозяином магазинчика, валяющим дурака с помощью нехитрого реквизита и коробки грима? К тому же я не спросил у него о цене. Какова ныне цена чуда, черт возьми? На десять процентов дороже, чем в прошлом году? С учетом инфляции? Сколько стоит? Продается в кредит? Я злобно швырнул окурок, ветер с неменьшей злобой подхватил его и, разбрасывая искры, со свистом унес во мглу. Я опять вошел в павильон — решительный и раздраженный дальше некуда! Девушка стояла у прилавка в беретике и пальто.
— Закрыто уже! — недовольно бросила она.
— А старик из отдела мистики?
— Ушел! Мужчина, вы бы еще дольше думали! — с презрением бросила она.
Как ушел? Никто из магазинчика не выходил! Но черной ширмы с золотыми драконами не было. Стол, на котором пять минут назад лежали лупа в медной оправе и книга с ветхими страницами, был гол и пуст. Свеча тоже исчезла. Правда, песочные часы стояли на краю стола, и песок в них больше не тек тонкой струйкой. Остался на месте и древний рефлектор, но его спираль больше не пылала нежным розовым жаром. Она была мертвенно-серой. На гвоздике, вбитом в стену, висел маленький серебряный ключик с витой верхушкой, в центре которой темным кровавым светом мерцал камушек. Я уставился на этот камушек, в котором медленно ворочался багровый свет, и вдруг понял с какой-то пронзительной, неопровержимой ясностью, что это ключик от двери туда — в тот мир, где исполняются желания и где на вершинах гор сидят вечные грифы и по желтой степи скачут на конях с развевающимися гривами узкоглазые всемирные мигранты. Туда старик и ушел, даже не сообщив мне цену. Даже цену я не узнал, вялый тюфяк! Он исчез ровно на год, оставив ключик залогом своего возвращения, и я ощутил ужасное разочарование и сердечную пустоту, так, словно я был ребенком и не нашел под елкой подарка. А он всегда там был на Новый год.
Мельникова Анна:
Я вышел на улицу и огляделся. Все было как всегда. У метро гулял милиционер с дубинкой. Подростки с хохотом пили пиво. Вывеска на магазине, как ей и положено, состояла из одного слова. Никакой мистики больше не было, была только всегдашняя косметика. Улица была укрыта снегом — пустынная, белоснежная и таинственная. Мимо бесшумно проплыл освещенный трамвай, и я увидел за стеклом девушку в голубом берете, которая закрыла магазин и ехала домой. Она сидела в полупустом трамвае, и ее лицо с той стороны желтого трамвайного окна было отрешенным, задумчивым и красивым. Вдруг с высоких ледяных небес снова что-то сухо щелкнуло. Что, черт возьми, тут все время щелкает? Я посмотрел в небо, но там были только звезды.
Ветер дул в лицо, я надвинул шапку поглубже. Меня ведь тоже ждал дом с елкой, друзья, шампанское. Все только что бывшее казалось мне мимолетным сном наяву. Но длинное лицо старичка с узким подбородком и выпирающими подглазьями я запомнил отчетливо. Старичок был! Его неестественно длинные пальцы складывались в странные фигуры, и сеть мельчайших морщинок на лице жила своей жизнью... Тут вдруг я почувствовал, что на улице не один. Я обернулся — вслед за мной, оставляя на снегу четкие отпечатки лап, медленно брел большой рыжий пес, которого я приметил еще у метро. Он увидел, что я смотрю на него, и затрусил побыстрее, догоняя меня, и короткий обрубок его хвоста радостно задвигался из стороны в сторону, приветствуя только что обретенного хозяина.
Алексей Поликовский
обозреватель «Новой»
Навигация
Перейти к полной версии